Европа

[alex_aka_jj]

Вот мне часто говорят: «Европа! Европа! А вот в Европе!..»

Да чего мы не видели в вашей Европе? Модных бутиков и гей-парадов? Так оно нам не надо. У нас знаете какие бутики в нашей Сибири? У нас тут – во! Хочешь такую шубу, хочешь сякую шубу. Шуб у нас просто завались, и разбираемся мы в них получше этих ваших европейцев, потому что в Европе шубу покупают, чтобы телка дала, а у нас шуба — это жизнь. Вышел на улицу поссать без шубы — все, покупай новую простату.

А педерасты со своими парадами у нас тут и вовсе не приживаются. Не климат здесь для педерастов. Это в Москве они очень хотят свои гей-парады водить. Там есть где разгуляться, и погода самое то для педерастов. А у нас тут знаете, прохладно для них. Дохнут.

А вы говорите — Европа! Европа! Тьфу.

И зимы там нет совсем, в этой самой Европе. Чуть снежком присыпало — ой-ой, что же делать, как дальше жить?.. Ну прям хоть ложись в сугроб и умирай.

Мой товарищ, коренной сибиряк, поехал однажды учиться в Питер. Приехал туда и поселился в общаге со студентами. А была поздняя осень, и в общаге по старинной традиции было разбито окно. И никто его не ремонтировал, потому что зачем, если снег еще не выпал?

И мой товарищ лег вечером спать на кровати у окошка, и ночью как раз пошел снег. Он утром проснулся, выскочил из-под одеялка — о, говорит, снежок! Ура! Стряхнул снег с одеяла и начал делать утреннюю гимнастику в трусах и майке на босу ногу. А коренные питерские студенты в это время смотрели на него в щелочки из-под одеял полными ужаса глазами. Они из постелей выбрались только когда проголодались, и побили по скорости одевания все известные мне воинские подразделения.

А другой мой товарищ, Серега, уехал в Калининград в ноябре, а вернулся в субботу. Приезжает и говорит:

— А чего это у вас тут в вашей Сибири так холодно?

Холодно ему, понимаешь. Отвык там от Сибири. А разве ж у нас холодно? У нас потепление, у нас -27 всего. И ветра почти нет.

Ну, конечно, у него там Европа, у него там тепло, ананасы на каждой ветке, гей-парады из каждого окна, бутик в каждой подворотне. Всего два месяца не было его, и успел отвыкнуть.

Я его вытащил на улицу, и говорю:

— Вот тебе нормальная погода. А не то, что в этой вашей Европе, где и не поймешь, то ли пасмурно на улице, то ли зима.

А он идет и трясется весь.

— Пойдем, — говорит, — на рынок, я шарф куплю!

Он без шарфа приехал. В Европе, говорит, так не принято, чтобы носить шарф. Это признак дурного воспитания в человеке, если он приехал в Европу и ходит по ней в шарфе. На такого человека все смотрят и говорят «Понаехали всякие с шарфами!»

А в Сибири ему снова захотелось шарф. Мы зашли на рынок и стали там ходить между рядами. А продавщицы смеются над нами:

— Не бывает у нас, — говорят. — Нету в продаже мужских шарфов. Во всем рынке не найдете. Вот, может ботинки купите?

И суют ему ботинки. А нафига ему ботинки? Разве что шнурками шею обмотать.

Бродили мы между рядами, бродили — нашли шарфы для футбольных фанатов. Пестрые такие, белые, зеленые, красные — всякие.

Серега к футболу обычно равнодушен, но тут вижу — загорелся. Стоит, трясется от холода и думает, к какому клубу примкнуть. Он уже собирался было спросить, чьих фанатов бьют меньше, но на его счастье я приметил рядом еще одну палатку с шарфами. С нормальными шарфами, без всякой там символики. Купил Серега себе шарф, надел его сразу и даже бирку не стал отрывать.

— Пусть болтается, — говорит. — С ней как будто даже теплее.

Я вообще не понимаю, как можно ехать в Сибирь и не взять с собой шарф. Одна фифочка однажды приехала с этой вашей Европы, вышла в своих шпильках из самолета и говорит:

— Ой-ой, а почему у вас такой мороз? — и трясется в своей тоненькой курточке.

А мужичок, который ее встречал, поправил ушанку и говорит:

— Ничего не мороз, нормально! Садись давай на медведя, и поедем домой.

Человек к хорошему вообще быстро привыкает.

Вернулись мы с Серегой домой, уселись пить напитки и есть мясо, так он чего учудил: «Дай мне, говорит, нож и вилку! Я стану, говорит, мясо резать и вилкой его есть!»

— Одичал что ли, — говорю ему. — Совсем там тебя в этой Европе разбаловали. А ведь совсем недавно был человек как человек. Не с тобой ли мы сидели летом на набережной, пили пиво из горла и ели копченые языки руками? А теперь тебе подавай нож и вилку, смотри-ка! Этак ты еще со мной знаться не будешь, скажешь: «Дикий народ в этой Сибири, жрут руками, срать ходят в тундру!» Это ты специально, небось, вилку потребовал, чтобы я себя почувствовал ущербным на твоем фоне?

Ну, потом мы выпили немного, и он эти свои снобские замашки бросил.

— Леха! — говорит. — Я тут поживу у тебя пару дней?

— Да хоть всю жизнь живи, — говорю ему. — Раз хороший человек. Отчего бы хорошему человеку не пожить?

Он тогда лег на диван и уснул.

На следующее утро я его разбудил. Попытался, то есть, разбудить:

— Вставай, — говорю, — рассвет проспишь!

А он там в своей Европе привык спать черт знает сколько. Они там, представьте, встают часа на четыре позже, чем мы, и считают что это нормально.

— У нас, — говорят, — утро так начинается.

Утро у них. Некоторые работают вовсю, и чай попили, и пасьянс разложили, и уже к обеду готовятся, а они только встают.

Вот и Серега тоже, открыл левый глаз и говорит:

— Рано же еще! — и снова закрыл.

Тогда я распахнул дверь на балкон, чтобы свежий ветерок с речки его растормошил, и говорю:

— А ты привыкай! Тут у нас не принято спать до одиннадцати, как в этих ваших европах!

В общем, часам к одиннадцати он все-таки поднялся, и мы пошли гулять по городу. Там я его сфотографировал под рекламным табло, которое температуру показывает. Чтобы он потом мог бахвалиться и показывать своим европейским друзьям, при каких температурах он может выживать. Жаль только, он не догадался шарф спрятать — боюсь, засмеют его там.

Вот оно, это фото.

А красный он на нем от холода и от стыда за свою Европу. Им там, небось, такие температуры только в страшном сне снились, да и то в Фаренгейтах.